Суждено было остаться в живых

В мае 2020 года наша страна отметит 75-летие Победы. «НО» начинают рубрику, где речь пойдет о нелегком пути, который прошли красноармейцы, сегодняшние ветераны, ваши соседи.

Почетного гражданина Троицка, полковника Андрея Григорьевича Ольшанского, трудно застать дома. В свои 95 лет он каждый день гуляет, ездит в соседнюю деревню, чтобы поработать в саду, а еще колесит за границу с дружественными визитами как ветеран войны. И кажется, что в Троицке его знают практически все. Здесь он настоящая легенда.

Свои дни рождения Ольшанский в детстве не отмечал. Как-то и не принято это было в его семье. 22 июня 1941-го Андрею исполнилось 17 лет. Он как обычно вместе с одноклассниками работал в совхозе. Дела шли своим ходом. Уже была съедена обеденная каша, и нужно было в очередной раз запрягать лошадей…

— А тут директор идет, — вспоминает Андрей Григорьевич. — Он-то нам и рассказал, что Германия напала на Советский Союз. Но мы даже и подумать не могли, что ждет всех нас. Надеялись, максимум через полгода война закончится...

В своем селе в далекой Сибири Андрей Ольшанский был самым младшим. Ему дали окончить девять классов школы, а потом как человека грамотного отправили в военное училище в Омске. А спустя два месяца он отправился на войну. На дворе стоял декабрь 1942 года.

Юнец среди бывалых

Поезд не останавливался четверо суток. Нужно было успеть на передовую точно в срок, и состав пропускали без очереди. Морозы в лесах под подмосковным Ногинском, казалось, были крепче сибирских. Минус сорок. Солдаты, только сошедшие с поезда, ежились. Сапоги да по одной портянке на каждую ногу — как тут спасешься от обморожения.

— Мне-то было не так холодно, я всетаки из Сибири. А вот остальные солдаты... — вспоминает Ольшанский.

Дальше — ожидание присяги и распределения. Всего два дня на то, чтобы осознать: передовая — совсем близко. Война уже почти здесь. Он солдат. Осознание не приходило, пока в руках Андрея не оказался пластмассовый пенал со вкладышем-пергаментом. Тот самый смертный медальон, по которому десятилетия спустя будут опознавать поднятых во время поисковых работ красноармейцев.

«Район — Карасукский, село — Нестеровка», — начал писать Ольшанский. Его распределили в пулеметный взвод шестого полка воздушно-десантной гвардейской дивизии — ефрейтором, наводчиком станкового пулемета. Он, хоть и 18-летний пацан, был назначен командиром над 40-летними опытными солдатами. Да разве ж будут они воспринимать его всерьез?! Те, видя нерешительность юнца-командира, ухмылялись...

Письма с фронта ...

Торжок. Разрушенные дома, черные стены, голые печные трубы. В снежный буран эта картина казалась еще более ужасающей. Вокруг — ни души. Только колонна машин двигалась дальше по направлению фронта. Андрей достал листок бумаги и начал писать домой. Пока жив, пока есть минута…

— А мне напишешь? — услышал он знакомый голос.

«Дяденька» из его расчета смотрел уже не с ухмылкой. Он совсем не знал букв, а поэтому, немного стесняясь, просил Ольшанского написать пару строк своим. Потом с аналогичной просьбой обратились второй, третий…

— Это только уже после войны я узнал, что назначать совсем мальчишек на какие-то должности было нормой. Главное, чтобы грамотные были. И я оказался в числе таких. После этого меня, конечно, зауважали, — вспоминает ветеран.

...Внезапно Ольшанский услышал нарастающий с каждой секундой гул самолетов. Он никогда не видел их вживую, да и что делать в случае налета, не знал. А поэтому следом за всеми стремглав выпрыгнул из машины и побежал дальше от дороги. Колонну машин начали бомбить. Снаряды падали и разрывались совсем рядом. Падали и те, кому он только что помогал с письмами.

Солдаты бежали, утопая в снегу. Проваливались по пояс в белую ледяную кашу, падали, поднимались, бежали снова...

— Какая разница, где убьют, — в какойто момент подумал Ольшанский.

Сейчас, вспоминая тот вражеский налет, Андрей Григорьевич говорит, что, наверное, он родился под счастливой звездой. Ведь тогда его не задел ни один осколок. Он мог двигаться дальше.

Старая Руса

Начало весны 1943 года. Вместе со своим расчетом Ольшанский лежал на холодной земле, пережидая очередной налет. Дальше — снова бежать в атаку.

После очередного удара Ольшанский почувствовал резкую боль в левом боку. На этот раз осколок снаряда нашел цель.

— И он каким-то чудом не прошел насквозь, мне снова повезло. Но боль... — вспоминает Андрей Григорьевич сейчас. — Она была невыносимой.

Нельзя было поддаваться этой боли. Нельзя, никому. Потом заштопают... Кажется, поутихло. В бой!

Надо было бежать вперед, еще и с частями станкового пулемета весом около 20 кило в руках.

— Я очень хорошо запомнил, как мы добежали до куста лозы. И тут же в один голос все вчетвером как закричим: «Ложись!» — вспоминает Андрей Григорьевич. — Снаряд летел прямо на нас.

Взрыв оказался настолько мощным, что молодого ефрейтора отбросило в сторону и погребло под комьями земли. В чувства его привел крик, который после удара звучал будто из другой реальности.

— Ольшанский, помоги! — наконец пробился сквозь туман в голове Андрея голос командира. — Я истекаю кровью...

Ефрейтор попытался высвободиться — не тут-то было. Бомбежка продолжалась. С каждым ударом Ольшанский уходил глубже под землю. Наконец он тоже начал кричать, зовя двух солдат, которые были вместе с ним. Но ответа не было.

— Чудом мне удалось выбраться. И по ощущениям прошло не меньше 20 минут, — вспоминает Андрей Григорьевич. Командир оказался сильно ранен в руку. Андрей помог ему подняться. Сделал перевязку, после чего отправил его в тыл, а сам пошел на поиски своих.

Оказалось, что звать командиру, кроме Ольшанского, было некого. Целым и невредимым из всего расчета остался только он. От этой мысли Андрея охватил ужас. Но бежать в тыл он не мог. Только вперед, на поиски своей роты.

И этого салажонка убили...

Путь Ольшанского преградил ров, переполненный убитыми и ранеными. Здесь оказались и его товарищи. «Слава богу, живые!» — подумал тогда Андрей.

«Воды!» — залепленными кровью и землей губами прохрипел один из бойцов.

Чуть поодаль ефрейтор увидел брошенный котелок. Схватил, рванул к луже, зачерпнул, помчался к солдатам, потом — снова за водой... Как вдруг острая боль пронзила его плечо. «Снайпер, сволочь!..» — успел подумать Ольшанский, теряя сознание.

«И этого салажонка убили», — услышал он голос одного из раненых солдат, приходя в себя. В тот день из 120 человек его роты в живых осталось только 17. На следующее утро их стало еще меньше. Андрей оказался среди живых.

— Так получилось, что на следующий день я был сильно ранен в ногу. Сделали сначала одну операцию и отправили на фронт, но нога не заживала. Потом вторую, третью, — вспоминает Андрей Григорьевич.

Что спасало молодого ефрейтора Ольшанского? Его одежда была вся в дырах от пуль. Надевая шапку, он чувствовал, как над головой гуляет ветер, а когда шел дождь — как капли падают на макушку. Но, кажется, его больше не пугало ничего. Одним из первых он шел в атаку, ведя за собой солдат, попадал в окружение, а в 1944-м трое суток держал прицельный огонь по наступающим немецким войскам.

А потом судьба его сама занесла подальше от передовой — в Уральск, где он отучился на стрелка-радиста. После войны прослужил еще два года в военно-воздушных силах.

— Знаете, ведь от всего меня уберегал счастливый случай. Наверное, мне было суждено остаться в живых, — говорит Андрей Григорьевич.

В ТЕМУ

В честь 78-й годовщины начала контрнаступления советских войск под Москвой мэр столицы Сергей Собянин увеличил выплаты ветеранам Великой Отечественной войны в два раза. Материальную поддержку получат 8709 человек. Среди них инвалиды и участники войны, те, кто оборонял столицу и получил медаль «За оборону Москвы», а также строил оборонительные рубежи. Выплаты получат и те, кто работал на предприятиях и учился в столице с 22 июля 1941 года по 25 января 1942 года.