Щедрый и надежный Приют

11 декабря исполнилось 100 лет со дня рождения Александра Солженицына. Огромную роль в его жизни сыграло Переделкино: писатель часто гостил, а временами подолгу жил на даче Корнея Чуковского.

Корней Чуковский открыл для себя Солженицына раньше, чем вся страна: рассказ «Один день Ивана Денисовича» он прочел за полгода до публикации, получив рукопись от Твардовского. В феврале 1963 года между Чуковским и Солженицыным, жившим в то время в Рязани, завязалась переписка. 6 июня того же 1963 года Александр Исаевич впервые побывал у Чуковского на даче. Они вместе листали рукописный альманах «Чукоккала», посетили могилу Бориса Пастернака. В письме от 12 августа Солженицын высказал надежду еще раз побывать у Корнея Ивановича «глубокой осенью этого года или зимой (посмотреть Переделкино под снегом)». Но в следующий раз он оказался там при обстоятельствах драматических и с целями, далекими от любования природой.

«Под темными сводами хвойных»

11 сентября 1965 года КГБ устроил обыск у московских знакомых Солженицына, изъял рукописи его романа «В круге первом», пьес и стихов на лагерную тему. Писатель сжег свой рязанский архив, каждую ночь ожидал ареста. Чуковский предложил ему переждать сложное время в Переделкине. 29 сентября 1965 года Солженицын приехал к нему на дачу и оставался там почти месяц. В автобиографической книге «Бодался теленок с дубом» он вспоминал: «Я гулял под темными сводами хвойных на участке К. И. — многими часами, с безнадежным сердцем, и бесплодно пытался осмыслить свое положение, а еще главней — обнаружить высший смысл обвалившейся на меня беды». С тех пор дача Чуковского станет для Солженицына одним из «укрывищ» — так он называл уединенные места, куда он забирался для сосредоточенной работы подальше от людских глаз. 19 ноября 1965 года Корней Иванович писал из больницы Солженицыну и его тогдашней жене Наталье Решетовской: «Как хотелось бы мне, чтобы Вы оба сделали нашему Холодному Дому великую честь — и поселились в нем до моего приезда. Иначе — его существование бессмысленно. Пожалуйста, пренебрегите всеми другими жильями — и переезжайте в Переделкино, где Вас все любят».

«Бессовестно пользуюсь кровом»

При жизни Чуковского Солженицын еще не раз заезжал к нему на дачу, а в апреле 1966 года и в мае 1967 года на некоторое время там останавливался.

В письме Корнею Ивановичу от 16 апреля 1968 года Александр Исаевич полушутливо упоминал о Переделкине, «где время от времени бессовестно пользуюсь кровом». На самом деле он был в высшей степени «совестливым» гостем. Лидия Корнеевна Чуковская вспоминала, что Солженицын «всегда и везде оставался суверенным владыкой собственного образа жизни», умея при этом «оберегать чужой или даже чуждый ему уклад». У Солженицына был жесткий график, рассчитанный по минутам, он рано вставал и рано ложился. Однажды Лидия Корнеевна около полуночи вышла в переднюю проводить гостей и прощалась с ними полушепотом.

— Если вы из-за меня будете мешать себе общаться с людьми, — сказал ей наутро Александр Исаевич, — я лишу себя возможности ночевать у вас.

Сегодня посетители Дома-музея Чуковского удивляются, видя в экспозиции записку Солженицына: «Я уже приехал! Уезжайте. Плиту (т.е. кухонную посуду. — «НО») уберу сам. Не делайте ничего». Приходится объяснять, что у Александра Исаевича был свой ключ, что хозяева часто уезжали в Москву, оставляя его одного. И что он постоянно общался с Лидией Корнеевной записками, оставляя их в «нейтральной зоне» — в столовой, коридоре, на кухне. В этом сказывалось его стремление ни в коем случае не нарушать чужое личное пространство.

Вилы в шкафу

28 октября 1969 года Корней Чуковский скончался, завещав часть своих сбережений Солженицыну. Эти деньги помогли писателю, впавшему уже в серьезную опалу, держаться целых три года.

К концу 1973 года над писателем вновь нависла угроза ареста. Последние четыре месяца на родине, с ноября 1973 года по 11 февраля 1974 года, он почти безвыездно провел у Лидии Корнеевны. Семья (Александр Исаевич к тому времени был женат на москвичке Наталье Дмитриевне, у них было трое сыновей) оставалась в городе. Поездки в Москву приходилось совершать с конспиративными хитростями. «Из Переделкина — не как обычно на улицу, а через задний проходной двор, где не ходили зимой, на другую улицу и пустынными снежными ночны- ЛЮБОПЫТНО ми тропами — на другой полустанок, Мичуринец, — вспоминал впоследствии Солженицын. — И перед тем по телефону с женой — успокоительные разговоры, что, мол, спать ложусь. И — ночной огонек оставить в окне».

В последних числах декабря 1973 года в Париже вышел первый том «Архипелага ГУЛАГ». 1974 год начался для Солженицына с газетной травли и психологической атаки. В Переделкино и в квартиру жены постоянно звонили анонимы — оскорбляли, угрожали. Александр Исаевич, уже переживший в 1971 году что-то похожее на покушение, держал в шкафу вилы: на дачу вполне могли напасть, а расправу с ним выдать за «народный гнев», к которому власти вроде как непричастны. Но единственным пострадавшим оказалась хозяйка: 9 января 1974 года Лидию Корнеевну исключили из Союза писателей за предоставление приюта «литературному власовцу».

Прорыв оцепления

8 февраля 1974 года Солженицыну позвонила жена и сказала, что ему пришла повестка из Генеральной прокуратуры. Лидия Корнеевна была в своей комнате, и Александр Исаевич не стал ее тревожить. Спустя два часа он пожалел об этой деликатности: раздался стук в дверь, и Чуковская, никем не предупрежденная, открыла. Вошли трое мужчин, заявили, что были тут два месяца назад, осматривали состояние дома (действительно, осматривали) и забыли тогда «книгу сметы». Начали снова проводить обмеры — ходили вдоль стен, прикладывали рулетки. Вдруг зазвонил телефон, один из рабочих уверенно схватил трубку (в чужом доме!) и что-то буркнул в нее. Сразу позабыв про «потерянную» книгу, троица ушла. За воротами Лидия Корнеевна разглядела машину и еще нескольких «ремонтников». Несмотря на это, Солженицын не торопился бежать в город: мешала «безнаказанность стольких уже сошедших эпизодов, а главное — инерция работы, не давшая мне много лет нигде завязть, захряснуть, затиниться».

10 февраля на обложенную дачу «прорвались через кольцо, дав себя десяток раз сфотографировать и записать», главный режиссер Театра на Таганке Юрий Любимов и писатель Борис Можаев. «Очень я был тронут этим их прорывом блокады, — вспоминал Солженицын. — Посидели полчасика, попрощались: доброго мне уж было не ждать». В Москву Александр Исаевич отправился только утром 11 февраля. Он «оставил на месте свой быт, поверхность письменного стола, книги», видимо, надеясь вернуться. Но в столице Солженицын был арестован и 13 февраля депортирован. Возвратился на родину он только спустя 22 года.

АЛЕКСАНДР СОЛЖЕНИЦЫН

«Я стою в этой комнате и в этом доме с совершенно особенным волнением. Потому что именно здесь я получил, по меньшей мере четырежды, щедрый и надежный приют и защиту. Корней Иванович открыл мне свой дом в самые тяжелые дни, когда <…> очень реальна была возможность ареста. Вне его дома меня можно было смахнуть, как муху. А вот здесь — не возьмешь. <…> Отсюда вот по совпадению 11 февраля [1974 года] я встал из-за этого самого стола и ушел. Ушел, простившись с Лидией Корнеевной. И вот опять 11 февраля я пришел проститься с нею еще раз, в последний раз здесь».

(Из речи Александра Солженицына на прощании с Лидией Чуковской в Доме-музее Чуковского, 11 февраля 1996 года).

КСТАТИ

Семья Корнея Чуковского еще с начала 1970-х годов стала проводить экскурсии по переделкинской даче и добиваться открытия там музея. Но на это долго не давали согласия, и одной из причин было гостеприимство Лидии Чуковской по отношению к Солженицыну. Собираясь пригласить на дачу Александра Исаевича, она записывает в дневнике 24 августа 1973 года: «Повредит Музею? Может быть. Но, по крайней мере, это будет славная кончина». Уже со второй половины 1980-х годов посетители дачи задавали вопросы и про Александра Исаевича — о его связи с Переделкином они знали из самиздата. Музей Чуковского был официально открыт только в 1994 году, и сейчас часть экспозиции посвящена Солженицыну.

ЛЮБОПЫТНО

На даче Чуковского в комнате, отведенной Солженицыну, стояла деревянная этажерка для книг. Вернувшись в Москву в 1994 году, Александр Исаевич попросил разрешения забрать ее себе на память.