Обидно жить с короткой, урезанной памятью

Наш Бэн был удивительный дядька. Умница, эрудит, полиглот, входивший в десятку лучших педагогов Москвы. У нас, восьмых–десятых классов, он вел русский язык и литературу.

Ехидный, язвительный, не признающий понтов и дутых авторитетов (а такого в нашей набитой мажорами школе хватало), Бэн всего одной, хирургически выверенной фразой срезал под корень и загонял под плинтус самых крутых неформальных лидеров. Спрашивал безжалостно, но и материал давал так, что на урок к нему не шли — бежали...

Прозвище Борису Наумовичу Лондону придумали, отталкиваясь от инициалов и «географической» фамилии. Оно — как и шутка «Ай эм Бэн, Биг Бэн» — передавалось из поколения в поколение. Низкорослый, тщедушный — он был поистине велик, за что бы ни брался: будь то выпуск школьного литературного альманаха «Факел», постановка «Гамлета» силами школьного же театра или неформальный конкурс на самый пошлый анекдот (который он сам и выигрывал).

Мы были в него влюблены. А он просто нас любил. Учил литературе, языку и жизни, водил в походы...

И только недавно, когда мы шумно отмечали 30-летие выпуска, я узнал, что наш Бэн — фронтовик. Случайно в разговоре всплыло. Служил в роте связи, закончил боевой путь младшим лейтенантом, награжден орденом Великой Отечественной войны II степени.

Бэн никогда не рассказывал о войне, не касался этой темы. А мы и не спрашивали — нам, подросткам, в те времена это было неинтересно.

Уже и не спросишь... Хотя теперь очень обидно жить с такой вот урезанной, укороченной памятью о нем.