"Мы- дети войны": читатели отвечают Оксане Крученко

22 июля мы опубликовали личное мнение шеф-редактора газеты «Новые округа» Оксаны Крученко по поводу того, что наше поколение должно сохранить память о событиях Великой Отечественной войны и попросили наших читателей прислать свои мысли на эту тему.

Оксана Крученко писала:

"Мистическая дата — 22-е число, могут сказать нумерологи и шаманы. И обосновать даже. Так это или нет — не важно. 22 июля 1941 года фашистские истребители начали бомбить Москву. Ровно через месяц после объявления войны, 22 июня...

...Все чаще, наши корреспонденты возвращаются с очередного интервью с ветераном с ответом, который, кажется, не может быть правдой: «Он уже почти ничего не помнит». Это жизнь. Настало время нам помнить за них".

Отвечает читатель  "Новых округов" Артур Бурмистров: 

"Оксана!  Прочитал вашу колонку в номере от 22.07. Действительно, 22 – мистическое число, 22 июля- первая бомбардировка  Москвы, 22 июня - начало войны,  а 22 мая 1943 года мне исполнилось 3 года, и вы удивитесь, но я тот, кто помнит это время!

Посылаю Вам отрывок из моих детских воспоминаний этого периода".

Предисловие

Уходит поколение ветеранов Великой Отечественной, на смену им подходит поколение детей войны, рождения 1930-1945 годов, которые не могли воевать, но еще помнят  военные годы. У них  детства как такового не было, многие  практически не ходили в школу, у них не было еды, игрушек, одежды, они рано пошли работать, и всю жизнь посвятили служению обществу.  Это они, шестидесятники, «физики и лирики», преодолели все, получили образование, восстановили страну, построили заводы и БАМ, покоряли космос и целину, создавали передовую науку, образование и медицину – все то, чем еще может гордиться страна.

Прошедшие 9 мая 2015 года, в день 70-летия Великой Победы по Красной площади в колоннах Бессмертного полка с портретами отцов и матерей, дети войны оказались лишними людьми, Полком Забытым.

Дети героев Великой Отечественной неделями  ждут приема врачей-специалистов в районных поликлиниках, а врачи ничем не могут или не хотят им помочь. Вынуждены сполна платить за лекарства, проезд в электричке и справку в бассейн. О них напрочь забыли при введении непомерно высокой платы за капремонт, в Новой Москве им втихую повысили  в десятки раз налог на приусадебные  и дачные участки.

А наша «мудрая» Дума в очередной раз провалила федеральный закон о детях войны. Она считает «обременительным популизмом» мизерные льготы для них и все спустила на нищий региональный бюджет. В 50 регионах такие льготы есть, но не в Москве.

А в побежденной Германии своим детям войны  доплачивают к пенсии около 60 тыс. руб. Причем они перечисляют и в Россию субсидии детям – узникам концлагерей.

Мои воспоминания о войне.

Когда началась война, мне было 3 года, брату - 2. Родители, молодые учителя,  за три года до этого приехали в только что открывшуюся семилетку  в селе Спас Купля Краснопахорского района (теперь Роговское поселение), как и сейчас на самой границе с Калужской областью. Маме было 26, отцу – 30.

Помню, как падает наш подбитый самолет, мне казалось, радом за речкой Черничкой, я все хотел туда бежать, посмотреть. Потом, уже к осени, отец ушел воевать  в составе 43 армии, можно сказать, от порога дома.  Уходя, он сфотографировал  нас и всю войну проносил это фото в кармане гимнастерки.  На прощание он сказал маме: «Оля, сохрани сыновей, а я вернусь».  И они оба выполнили этот завет.

Мы  остались одни, часто ночевали в бомбоубежище – большой яме, вырытой в крутом берегу речки. Помню надрывный гул бомбардировщиков, разрывы бомб.  Фашисты рвались к Москве, их встречали наши истребители, боевые  друзья Виктора Талалихина с аэродрома в Кузнечиках, фашисты разворачивались и летели назад, сбрасывая бомбы куда попало.

К октябрю немцы, наступавшие вдоль Варшавского шоссе, подошли к реке Нара, в Каменке находился штаб 43 армии,  которая остановила  врага и  в декабре погнала его от Москвы. Отец, как сапер-минер, двигался вслед за армией и разминировал минные поля, оставленные врагом, до самой Калуги. Это была опасная работа, ведь немцы не оставили планов минных полей. Много неопытных саперов погибло. Он часто говорил: «Я должен  прожить долго за тех 18 летних ребят, погибших рядом со мной». Он выполнил и это  свое обещание, прожив 90 лет.

А мы оказались в прифронтовой зоне. Было приказано всем бросить дома, скотину, взять только детей и узелок с вещами, и пешком двигаться в эвакуацию к Красной Пахре. Командир пожалел молодую учительницу с двумя малышами и посадил нас в  кабину полуторки,  на второй день мы приехали в Софьино, что рядом с  селом Красное, где  я сейчас живу.

У нас была корова Нюшка пополам с соседкой  Шурой Бабаевой. В деревне прожить с детьми без коровы было никак нельзя, даже учителям.  Так вот, дочь тети  Шуры  Зинка, (ей было лет восемь), вцепилась  в   веревку и заявила – «Нюшку не отдам!)  Солдат отстал, другой рукой она держалась за телегу, на которой лежали вещи  и сидели дети и так с коровой прошагала 30 км. до Софьина. Здесь нас поселили к  старушке, Нюшку поставили в хлев, где стояла  корова хозяйки.

Так  мы прожили страшную зиму 41-42 года благодаря Нюшке и теплой русской печки хозяйки. Помню, как нас мыли в этой печке.  После топки с пода печки выгребли все угли и золу, застелили солому. Сначала туда залезла бабка, затем ей подали  брата Юрку, где она помыла его в тазу с горячей водой. Мама его приняла и отправила в печку меня, где я долго не выдержал и от жары у меня пошла носом кровь.

После этого меня в печке уже не мыли, видимо поэтому  я заболел коклюшем. Хорошо помню, как мама везла меня на санках в амбулаторию в Красной Пахре. Это путь километра  три через Красное. Я лежал укутанный в санках и смотрел вверх. Вдруг дорога под санками загремела, а сверху я увидел крышу. Потом много позже  мама мне объяснила, что это был  мост через Пахру – деревянный и с крышей.

Весной мы вернулись в родное село, которое к счастью уцелело. Но  запасы продуктов в погребах и подвалах не сохранились. Мы поселились в маленькой комнатке при  школе, где была печка и отдельный вход. И опять нас спасала наша кормилица Нюшка и огород, разбитый возле школы. Но чувство голода я запомнил навсегда, растущему организму постоянно хотелось есть.

Весной, едва сходил снег, мы хватали всякую зелень, которая была съедобной – дикую редьку, «баранчики», щавель и прочее. Летом бегали босиком, руки и ноги всегда были в «ципках», мама часто заставляла есть цитварное семя от глистов. Развели кур, а потом и поросенка. Но главная кормилица - наша Нюшка. Она телилась каждый год, бычки давали мясо, а когда  родилась телочка, ее вырастили и она стала коровой для тети Шуры, а нам досталась Нюшка. Ее поселили в стойле под школьной верандой.  Помню, мама доит Нюшку, а мы с Юркой стоим с кружками и ждем теплого парного молока. И как рыдала мама, когда Нюшка состарилась и ее пришлось отправить на бойню.

В деревне остались одни бабы и дети. Стали восстанавливать колхоз, председателем назначили  Сенчугову Клавдию Сергеевну. Единственным грамотным человеком в селе была мама, ее и уговорили стать  счетоводом, вести все бумажные дела. В школу скоро прислали молодых девченок, учительниц, заменивших трех ушедших на фронт учителей. Жизнь налаживалась.