Меж осинником и ельником

В четверг, 9 мая, исполнилось 95 лет со дня рождения Булата Окуджавы (1924–1997). Последние 10 лет жизни знаменитого поэта были связаны с Переделкином. Весной 1987 года Булат Шалвович получил казенную дачу на улице Довженко, 11. Через два года после его смерти в ней открылся Музей Булата Окуджавы.

О жизни Окуджавы в Переделкине, казалось бы, написано немало. Поэт встречался там с друзьями, принимал журналистов, наконец, упоминал дачу в стихах («Нынче я живу отшельником,/ Меж осинником и ельником…»). Однако подробности его повседневного быта и в мемуарах, и в статьях встречаются на удивление редко. Вдова поэта Ольга Окуджава (на фото), директор Государственного мемориального музея Окуджавы, много лет не делилась с журналистами воспоминаниями о муже. Но для «Новых округов» сделала исключение.

— Ольга Владимировна, сейчас на участке два дома. И настоящая дача — тот, что слева…

— Да. Соседний — «Музей для друзей» — был построен позже. А наш домик был стандартный, но теплый и с удобствами внутри. Однажды к Булату Шалвовичу приехал брать интервью один журналист, очень известный — не буду называть его фамилию, чтобы не смущать. Вошел и сказал: «Боже, такой большой поэт — и живет в такой бедности!» Булат очень обиделся, дача была уютная, да и по тем временам — настоящая роскошь. Литературный фонд обычно вселял в такую по две писательские семьи. А наш домишечко оказался автономный (может, потому, что маленький), и это было большим счастьем.

— Кто жил в нем до вас?

— Вдова Евгения Петрова, соавтора Ильи Ильфа. Я думаю, она тоже была членом Союза писателей.

— Вы что-то меняли после предыдущих жильцов?

— Литфонд по нашей просьбе утеплил веранду. Больше мы ничего и не могли себе позволить. Да и не нужно было. Домик нас вполне устраивал.

— Из мемуаров складывается впечатление, что Окуджава жил в Переделкине чуть ли не круглый год, причем один…

— Мы всегда жили в Москве, у нас прекрасная квартира. А дачу скорее правильно назвать рабочим кабинетом. Мы ехали туда тогда, когда хотели, когда позволяли обстоятельства и жизнь. И я приезжала, и наш сын, которого, как ни странно, тоже зовут Булатом. Булат Шалвович никогда не жил там подолгу один.

— В одном давнем вашем интервью мне запомнилась фраза: «Он в Переделкине с утра хлопотал, пока я еще возлежала в постели: колол дрова, чинил освещение в гараже, проверял, как хранится картошка в сарае…» Неужели Окуджава еще и картошку выращивал?

—  В первый год мы сунули в землю три картофелины, чтобы посмотреть, что будет. Но там солнца нет, и кончилось это довольно бесславно. Уродились, по-моему,тоже три картофелинки, величиной с грецкий орех. Но это было скорее развлечение и повод для того, чтобы об этом говорить со смехом. А картошка, про которую я рассказывала в том интервью, была покупная. Мы жили тогда довольно бедно. И все знали, что в определенное время в поселок приходит грузовик с картошкой, и все писательские жены готовили тележечки. В каком это было году? Может, в 1990-м. А хранили мы ее в сторожке. В какой-то момент Литературный фонд решил, никого не спросясь, построить на всех дачах металлические гаражи с кирпичными пристройками-сторожками. Помню, мы уехали, а вернулись — весь участок разрыт, идет стройка века. В этой сторожке мы уложили запас картошки в деревянный ларь с лампочками, чтобы они его обогревали в мороз, и наслаждались тем, какие мы хозяйственные. Кончилось тем, что мыши съели все.

— А каким был Окуджава в быту? В одном интервью он говорил, что его хобби — мыть посуду, потому что, стоя у раковины, понимаешь, «что человечество вовсе не ждет очередную твою песню».

—  Насчет хобби — это шутка. Но вообще посуду мыл. И в магазин спокойно ходил, и смастерить что-нибудь мог, и вещи тяжелые перетащить. Это был нормальный мужчина, к тому же немного и азиатский человек, он очень ценил семейные радости. Почему-то бытует легенда, что он был хрупким и что почти всю жизнь был смертельно болен. На самом деле он был крепкий господин. Да, не атлет, и с возрастом появились какие-то болячки, — как у всех. Сказались и последствия войны… —  День рождения Окуджавы совпадал с Днем Победы. Как вы отмечали двойной праздник? —  В этот день с утра раньше всех звонил Юрочка Никулин — в половине девятого или в девять. Он, видимо, обзванивал всех фронтовиков. Конечно, это был особенный день в нашей жизни. Война осталась у Булата в крови. Все его творчество пронизано памятью о войне — сильнее, чем Переделкином или чем-нибудь другим.

— Он встречался с однополчанами?

— Может, до меня и встречался. Но после 1960-х годов — уже нет. Никто не объявлялся, все связи были потеряны. Много было случаев, когда мы на 9 Мая из Москвы убегали, чаще всего в Калужскую область, на природу. Там к этому времени обычно все зацветало. Это было замечательное путешествие — с друзьями, на машинах. Булат блистательно водил машину, выучился этому почти самоучкой. Мы много лет ездили с ним в дальние путешествия. Талантливый человек талантлив во всем.

— В вашем архиве наверняка много еще не опубликованных стихотворений Булата Шалвовича?

— Не так уж много. И я пока не планирую их публиковать.

— В свое время я удивилась, прочитав, что Булат Шалвович интересовался футболом. Мне казалось, что Окуджава и спорт — явления из параллельных миров. А что еще интересного мы не знаем о вашем муже?

— Он был телевизионным болельщиком. На моем веку он уже на стадионы не ездил никогда. А никаких тайн, сенсаций и, как сейчас говорят, эксклюзива в его жизни не было. Ничего, чем можно поживиться малопочтенному и недостойному журналисту. Но вы этих слов, конечно, не напечатаете.

— Почему вы так уверены?

— Вот и напечатайте. Я недавно увидела сценарий некой программы, подготовленной к юбилею, где было написано, что Булат Шалвович и его старший сын были врагами, что Игорь был брошен, умер одиноким (В 1964 году Окуджава развелся со своей первой женой Галиной, от которой имел 10-летнего сына. Год спустя Галина неожиданно скончалась, сына забрали ее родственники. Судьба Игоря Окуджавы сложилась несчастливо: он принимал наркотики, сидел в тюрьме, умер в 43 года, за пять месяцев до смерти отца. — НО). Это все такая дикая, кретинская ложь! Спрашиваю: «Откуда вы это взяли?» Отвечают: «Из интернета». Это кто-то сводит счеты с Булатом. Он бесконечно любил старшего сына, страдал из-за него. Да, у Игоря была очень сложная жизнь. Но мы никогда ни на шаг не отходили от этой жизни, мы прошли ее с ним вместе. У меня с ним были чудесные отношения, он одно время с нами жил. И в Переделкино к нам приезжал. Пусть это прозвучит громко, но это был и мой мальчик тоже. Однажды Игоруша попал в больницу, я приехала к нему ночью. Видимо, там требовали, чтобы кто-то из близких дал согласие на операцию — мать или отец. Его спросили: «Кто это?» И он, видимо от растерянности, сказал: «Мать».

— Написали бы мемуары, рассказали бы свою правду!

— Я никого не хочу разоблачать и полемизировать, потому что это значит становиться с этими людьми на одну доску. От Булата не убудет. То, что он сделал — он сделал. Каким был — таким был. И я-то помню, что он был прекрасен.

ЦИТАТА

Мне нравится то,

что в отдельном

фанерном домишке живу.

И то, что недугом смертельным

еще не сражен наяву.

И то, что погодам метельным

легко предаюсь без затей,

и то, что режимом постельным

не брезгаю с юных ногтей,—

Но так, чтобы позже ложиться,

и так, чтобы раньше вставать,

а после обеда свалиться

на жесткое ложе опять.

Пугают меня, что продлится

недолго подобная блажь...

Но жив я, мне сладко лежится —

за это чего не отдашь? <…>

Во мгле переделкинской пущи,

в разводах еловых стволов,

чем он торопливей, тем гуще,

поток из загадок и слов.

Пока ж я на волю отпущен,

и слово со мной заодно,

меж прожитым и меж грядущим

ищу золотое зерно.

Булат Окуджава. «Мне нравится то, что в отдельном…» (1989)

НАТАЛЬЯ ИВАНОВА

Литературный критик, первый заместитель главного редактора журнала «Знамя»

Мой свекор, Анатолий Рыбаков, жил на улице Довженко, 4а, неподалеку от дома Окуджавы. В отличие от него и других старших насельников Переделкина — Катаева, Каверина, — Булат не любил гулять по улицам и тем более к кому-либо во время прогулок присоединяться. Он вообще не любил общества. Знаю, что по утрам сам варил себе кашу — овсяную или гречневую.

Но вот пасхальные дни, например, становились семейным праздником. Булат был далек от религиозных обрядов, а вот Ольга Владимировна замечательно красила яйца, пекла куличи и все это привозила в Переделкино.

Анатолий Наумович с удовольствием принимал Булата у себя.

Я несколько раз становилась свидетелем того, как они обсуждали сложные политические проблемы. Это был, наверное, 1994 или 1995 год. Разговоры шли вокруг Ельцина. Рыбаков не мог простить президенту того, в каком положении оказались ветераны. А Булат Шалвович поддерживал Ельцина, считал, что его политика, при всех ее издержках — важный шаг к демократизации страны, к развитию новых общественных институтов. Мне было интересно, как два фронтовика разбираются с «настоящим» временем России.

Разговоры носили напряженный характер, и в конце каждый оставался при своей точке зрения. Однако Рыбаков и Окуджава умели дискутировать, поэтому разногласия не мешали им оставаться друзьями.