Армения. День, когда часы остановились

7 декабря 1988 года жители Армении не забудут никогда. Землетрясение мощностью 9-10 баллов лишило жизни десятки тысяч человек. 30 лет прошло, а очевидцы трагедии, пострадавшие в то страшное утро, до сих пор с содроганием вспоминают те события. И несмотря на то что Армения очень далеко от Новой Москвы, рядом с нами живут люди, которые в то время находились там и могут рассказать, как это было.

В то утро Сырварт Галстян, как обычно, вела урок армянского языка в одной из школ Еревана, фотокорреспондент газеты «Красная звезда» Виктор Хабаров был на пути в столицу Армении, чтобы ближайшим рейсом передать фотопленки в Москву, а еще один фотокор той же газеты Владимир Смоляков даже не догадывался, что в скором времени придется все бросить и лететь в срочную командировку на Кавказ. Утро 7 декабря 1988 года не обещало никаких неприятностей...

Накануне

 Вспоминает Виктор Хабаров, фотокор «Новых округов»:

— В 1988 году я работал в газете «Красная звезда», и меня с Олегом Владыкиным отправили освещать происходящее на обеих сторонах Карабахского конфликта. Сначала — в Баку — показать, что происходит на азербайджанской стороне после сумгаитских событий. А потом мы переехали на армянскую сторону — в Спитак и Ленинакан. Встретил нас командир дивизии, разместил в своем генеральском домике. С ним мы ездили по селам, смотрели, что происходит. Рано утром 7 декабря за нами прислали «Волгу» от командира дивизии. Мы с Олегом сели в машину, доехали до рынка в Спитаке, купили пирожки — перекусить, а дальше — в аэропорт «Звартноц» в Ереване, чтобы передать диспетчерам фотопленки, которые нужно было отправить в Москву.

Республика жила своей постоянной размеренной жизнью. Работали рынки, магазины, банки. Взрослые шли на работу, а дети бежали в школы.

— Было около 11 утра. Я хорошо запомнила этот момент, — вспоминает Сырварт. Впрочем, с момента переезда из Армении в Москву она упростила имя, чтобы столичным детям легче было его запомнить: Сильва. — Как раз шел третий урок, и я только-только вызвала ученика к доске.

Но ответить мальчик не успел. Именно в этот момент и произошел первый толчок.

— Ребята испугались, вскочили, заметались, и мне стоило большого труда угомонить их, — вспоминает Сильва. — Мне почти удалось это, но раздался гул, и мы ощутили второй толчок. Пол начал шататься, а так как урок проходил на втором этаже, казалось, что все рухнет вниз. Мы всем классом побежали на улицу. Толчки в самом Ереване были не такими сильными, как в эпицентре землетрясения — Спитаке. Тем не менее люди не могли устоять на ногах.

— К тому моменту мы уже передали пленки с негативами в Москву, — продолжает рассказ Виктор Хабаров. — И выдвинулись в штаб армии. Приехали, я позвонил в редакцию начальнику фотоотдела. Говорю ему: «Дорофей, пленки отправил таким-то бортом, встречайте». И в этот самый момент раздался дикий гул, за которым последовал удар. Я вместе с телефоном, фотоаппаратами, телевизором, вцепившись в стол одной рукой, отлетел к противоположной стене кабинета. Второй удар — и я лечу обратно, в середину комнаты, и ору в трубку: «У нас землетрясение!». Было еще несколько ударов, потом наступила тишина.

Страшная правда

Что произошло, стало понятно не сразу. У всех были свои догадки. Некоторые думали о войне и бомбардировке. Спокойно в Армении на тот момент не было: в самом разгаре был Карабахский конфликт.

— Мы стояли у школы, — вспоминает Сильва. — Время тянулось, казалось, здание вот-вот рухнет. К нам вышел директор и сказал: «Землетрясение в Спитаке. Есть жертвы».

О продолжении занятий никто и не думал. Педагоги отправили детей домой. Никаких новостей по радио и телевидению так и не передали. Преподаватели поднялись в учительскую и еще долго не расходились. Состояние оцепенения начало проходить только к вечеру.

— Около 19:00 мы как будто проснулись. Это произошло после того, как одна учительница сказала: «Вы что здесь сидите? Идите домой и посмотрите, все ли там нормально», — вспоминает Сильва. Впрочем, это только гражданским толком ничего не сообщали, а вот военные уже были в курсе всего.

— Прибежал оперативный дежурный и сказал, что меня ищет начальник политуправления армии, полковник Сурков, — говорит Хабаров. — «Немедленно к нему, вы вылетаете в Спитак!» Я спросил, что случилось, откуда такая срочность. «Землетрясение! Там все разрушено!».

Спитак и Ленинакан. Здесь был город

Наверное, если бы в то утро военному корреспонденту газеты не надо было передавать пленки в столицу, сегодня это был бы совсем другой материал.

— Еще утром я был в генеральском домике, а в четыре часа дня, когда мы долетели вертолетом до Спитака, увидел то, что от него осталось, — вспоминает Хабаров. — Стены разлетелись в разные стороны, а крыша, как крышка от кастрюли, легла прямо на пол.

Второй пострадавший город — Ленинакан — после землетрясения тоже представлял собой страшное зрелище: холмики сложившихся пятиэтажек.

— Это было жутко. Эти холмики, эти бывшие дома, они... стонали, — говорит Виктор Николаевич. — Люди просто не успели выбежать из своих домов... Изпод груд бетонных плит, кирпичей, арматуры выбраться не мог никто. Школа и университет стояли в руинах, под которыми были погребены школьники, студенты, учителя... К тому моменту вся наша дивизия с кранами и техникой уже выдвинулась в город: МЧС же в те годы не было, и разбирать завалы, спасать людей предстояло военным. И они разбирали, спасали...

Военным по мере сил и возможностей помогали и местные жители. Учительница армянского языка уже следующим утром вместе со своей коллегой отправилась из Еревана в Ленинакан. Город находился в панике. Он встретил учителей пылью и криками о помощи. Из-за серости, летавшей в воздухе, ничего не было видно. Люди кричали и просили спасателей вытащить тех, кто подавал какие-либо признаки жизни. Но таких было мало.

Большинство людей так и осталось под завалами. В том числе и живые. Спастись удалось в основном тем, кто в момент землетрясения оказался на улице. Кто-то вышел туда, чтобы повесить белье, а ктото прогуливал урок. Счастливый случай спас жизни немногих людей. Все в основном находились в зданиях, которые, подобно карточным домикам, рухнули при первом же земном толчке.

Под завалом найти своих близких казалось невозможным. И если такое чудо происходило, люди поздравляли друг друга. Это было не просто событие, это был праздник. Правда, поздравления можно было услышать и по скорбным поводам — тем, кто смог отыскать своих погибших родственников. Похоронить близкого человека, как это ни дико звучит, казалось большой удачей.

Оставаться в Ленинакане для Сильвы и ее коллеги было тяжело. Морально. В тот день в город, прервав визит в США, прилетел Михаил Горбачев с супругой. Он прямо на улицах общался с жителями, узнавал, какая помощь необходима в первую очередь.

— Вокруг лидера страны образовалась толпа, которая не прекращала задавать вопросы. Просили о помощи, не понимали, как такое могло произойти и что теперь с ними будет. Смотреть на это было невыносимо.

С этими словами полностью согласен и Хабаров:

— Утром я пошел по городу. Смесь кирпича, бетона, песка, деревянных балок и людей — таким я его увидел. Выжил лишь частный сектор, и то далеко не весь. До сих пор помню развалины одного частного дома. Людей там не было — в отличие от пятиэтажек он не стонал. Возле дома лежала детская кукла. Рядом с ней по земле паутиной протянулась огромная трещина — такая, что не перепрыгнешь. И на другой стороне пропасти я увидел разбитые часы. Их стрелки остановились в то мгновение, когда началось землетрясение: 11 часов 41 минута. Было ли мне страшно? Не знаю. Просто сознание отказывалось принимать и осознавать происходящее. На третий день я отзвонился в редакцию и сказал: «Больше не могу. Присылайте замену». И прислали Вовку Смолякова...

После трагедии

 Сегодня многие пытаются найти ответ на вопрос, как это могло произойти. Ведь дома должны были, обязаны были строиться с учетом сейсмической опасности.

— Тогда ведь многое делалось на авось, тяп-ляп, — пытается найти объяснение Виктор Хабаров. — Помню, как кран тянул бетонную плиту — и «бетон» просто осыпался с арматуры. Потому что не было там никакого бетона, не было цемента. Эти стройматериалы были дорогими, их растаскивали по «частным угодьям». А вот «удобрение» — куда дешевле. Его и использовали в строительстве домов. Думаю, поэтому они и рассыпались, не выстояли. Об этом мне тогда рассказал местный инженер, когда я в недоумении начал задавать вопросы.

Подземные толчки в Армении продолжались еще полтора месяца, поэтому многие люди были вынуждены жить на улице в палатках. Все боялись, что землетрясение повторится. В домах находиться было опасно. Например, в Ереване в палатках люди прожили приблизительно месяц. В Кировакане в таких условиях люди находились не один год. Отопления, света и еды не было. Греться приходилось с помощью дров. Еду выдавали по карточкам — 300 граммов хлеба на человека.

Сильва вспоминает сегодня, что с детьми, пережившими трагедию, пришлось очень много работать. В первую очередь психологически. Каждый шорох или шум вызывал у них панику. Услышав посторонние звуки, они мгновенно вскакивали и метались в поисках выхода.

...Разрушенные города и деревни не восстанавливались, и жить становилось сложнее. В силу политических и экономических проблем производство в Армении не налаживалось. Выживали своими силами — изготавливали то, что потом можно было продать или обменять. Так продолжалось несколько лет.

Через четыре года Сильве и ее семье всетаки пришлось покинуть страну. Оставлять родину не хотелось, но другого выхода не было.

— В России мне предложили работу. Сначала я не соглашалась, но потом подумала, что можно переехать временно, пока в Армении все не успокоится, — рассказала Сильва.

Но вернуться обратно не получилось.

В России удалось получить гражданство, устроиться работать в школу и вырастить детей уже здесь.

— В Москве я встречала людей, которые спаслись после землетрясения, находясь в Спитаке и Ленинакане. Мы до сих пор благодарны тем, кто пытался помочь нам пережить одно из самых сильных потрясений, коснувшихся Армении, — отметила Сильва.

…Сырварт Галстян, а для знакомых просто Сильва, живет в Первомайском поселении всего пятый месяц. Сюда она переехала вместе с семьей, до этого проработав в московских школах около 20 лет. Но тот урок, который так и не закончила 7 декабря 1988-го, она помнит как сейчас. И наверное, никогда уже не забудет.